– Принц! Мы в последний раз предлагаем сотрудничать с нами! – заискивающе говорили британцы.
– Я скорей подохну, чем сотрудничать с вами буду! – кричал принц Даккар.
После того разговора британцы объявили принца врагом и бунтовщиком и постановили повесить над его воротами доску с надписью, что принц Даккар – враг и бунтовщик.
– Вешайте, мне-то что. – усмехнулся принц.
На другой день стало известно, что доску уж пишут. И пишет её Пан Деф, который даже обвёл её рамочкой и по уголкам зачем-то нарисовал лотосы и павлинов.
Британский полковник, повесив доску, сказал:
– По постановлению за всякое снятие доски будет взыскан штраф в размере двадцати пяти фунтов и за каждый день, в какой доска не будет висеть, – особо десять фунтов.
– Ой, мать честная! – сказал кто-то. – Доска-то выходит дорогая…
Наутро к принцу прибежал Байджу и сказал:
– Снял всё-таки доску-то, Сахиб? А не боишься, что заставят платить?
– Как снял? – удивился принц. – Я не снимал.
И бросился на улицу. Доски над калиткой не было.
– Ну да ладно, – сказал он сейчас же. – Мне-то чего беспокоиться. Кабы я был виноват.
Но на другой день его вызвали британцы и сказали, что с него причитается тридцать пять фунтов.
– …Каких?..
– Вот этих самых… Двадцать пять за снятие доски, десять за то, что день не висела.
– Да ведь снимал-то не я?!
– Ничего этого не знаем. Должен смотреть.
– Ах, сукин сын, подлец, чёрная гиена… Только бы найти его, этого благодетеля, я б его разделал под орех… Что ж теперь опять будете вешать?
– Нет, уж теперь сам вешай. Если до двенадцати часов не повесишь, то как за полный день пойдёт, ещё десять.
– Да где ж я доску-то возьму?
– Сам напишешь, только и всего. И чтоб точь-в-точь такая же была.
Через десять минут принц бегал по всему Бунделкханду, стучал в окна и кричал:
– Ради Господа, краски какой-нибудь!
– Какой тебе краски? – спрашивали испуганные сипаи.
– Краски… Доску писать сейчас буду.
– Разведи сажи, вот тебе и краска.
– Красной ещё нужно на павлинов, пропади они пропадом!
Наконец, весь избегавшись, загоняв жену и ребятишек, принц достал черной и красной краски и уселся рисовать, а кругом стояли сипаи и советовали:
– Буквы-то поуже ставь, а то не поместятся.
– Ты "враг"-то наверху покрупней напиши, а "бунтовщик" помельче пусти в другую строчку, вот тебе и уместится всё. Так красивее будет и просторнее. А то ты всю доску залепишь, на ней с дороги и не прочтёшь ничего. К самой калитке, что ли, подходить да читать.
– Какая же это сволочь сняла, скажи, пожалуйста…
Ежели через полчаса повесить не успею, ещё десятку платить. Да ещё павлинов этих рисовать. – говорил принц.
– Да зачем павлинов-то? – спросил Байджу. – Может, без них?
– А чёрт их знает, зачем… Не буду я павлинов рисовать!
– Нет, надо уж в точности, а то ещё заплатишь. Пиши уж лучше.
Даккар принялся за павлинов, но сейчас же три сипая сразу закричали:
– Что же ты ему хвост-то крючком делаешь, Сахиб? Что это тебе собака, что ли?
– Где крючком? – спросил принц, отстранившись от доски, чтобы посмотреть на неё издали.
– Это он его сделал на излёте. – заметил Байджу, глядя издали на работу прищуренным глазом.
Наконец в половине двенадцатого доска была готова.
– Досрочное выполнение плана, – сказал кто-то, – требуй премиальных.
Даккар ничего не ответил и, отстранив от себя доску на длину вытянутой руки, любовался своей работой.
– А если опять кто-нибудь назло снимет? – сказал Байджу.
– Попробуй только теперь кто… Все кости переломаю, если увижу.
Доску повесили, все постояли, похвалили работу, сомневаясь только насчет павлинов.
– А что у них с лица воду, что ли, пить, – сказал принц, – сойдут и так.
– Вот дурная голова, ногам покою не даёт! Уже месяц плаваем, прямо измучились, как собаки.
– Да кто это выдумал-то?
– Каракатица его знает. И профессор-то сам не знает. Вякнул, говорит, кто-то...
И как только приходило время высматривать нарвала, все ругались:
– Чтоб у него ноги отсохли, у окаянного!
– Да у кого – у него?
– А каракатица его знает.
– Не искать нарвала вовсе, да и всё! – говорили матросы
Наконец Нед Ленд вдруг выскочил из кают-компании и закричал:
– Кто это выдумал?! Я его найду, ему мало не покажется!
– Кто его знает... Может, этот профессор сам и придумал.
– Где он? Я его сейчас отчитаю.
И Ленд побежал к профессору.
– Ты какого же это чёрта умничаешь? – крикнул Ленд, - Только об себе и думает, а об людях не надо?
Тот поставил пробирку на стол и спросил:
– Вы что? Какая муха Вас укусила?
– Меня то не укусила, а вот ты распоряжения дурацкие даёшь.
– Какие распоряжения?
– А нарвала искать разве не ты приказывал?
– Что ж я, начальство, что ли?
– Какой же это гад исхитрился? – озадаченно спросил Ленд
– Должно быть, приказали из военного министерства.
– Настроили этих министерств чёртовых, вот всё наперекосяк и идёт!
И сказав так, Ленд с горя пошёл в кают-компанию – играть с матросами в карты и травить байки про стального кита.
Мне не давал покоя случай, произошедший в день побега. Я не знал, что и подумать обо всём этом. Помню, как в последний раз скользнул взором по образцам кораллов и раковин за стеклом. Взглянул в большое смотровое окно салона. Затем по коридору направился к капитанской каюте. Дверь была приоткрыта. Нет, я не мог пройти мимо, не взглянув ещё раз на этого непостижимого человека. Я тихо приблизился. Поначалу мне казалось, что каюта пуста. Но потом я увидел его. Капитан сидел, словно в изнеможении прислонясь спиной к книжным полкам, заложив руки за голову. Он не заметил меня, погрузившись в свои мысли. О чём думал он? Сожалел ли о содеянном? На его лице не было ни торжества мести, ни радости. Только великая усталость.
Я жадно вглядывался, стараясь запечатлеть в памяти каждую подробность его облика. Высокую, стройную фигуру в чёрном, почти сливающуюся с окружающей полутьмой. Скорбное лицо, озарённое слабым свечением иллюминатора. Высокий лоб, обрамлённый тёмными, с ранней проседью, волосами. Большие глаза, поблескивающие подобно антрациту, умные и печальные.
Время будто остановилось. Я замер в этом моменте, безмолвно глядя на капитана, не в силах уйти. Сейчас, как никогда, я понимал: одно его слово, один жест – и я останусь. Но он молчал, он не двигался. На его застывшем, словно маска лице жили одни глаза.
Капитан был совсем рядом. Стоило сделать всего несколько шагов. Но я не смел. Я мог лишь смотреть на него – такого близкого, такого далёкого. Так он был красив и нереален, что казалось – коснёшься, нарушишь тишину, и он исчезнет, будто туман над морем.
«Прощайте. Простите.» – хотелось мне сказать, но слова замирали на губах.
Я был точно заворожён этой тишиной, в которой не слышалось даже рокота механизмов. Этой синей полутьмой-полусветом. И неподвижным человеком, на которого смотрел.
Я запомнил этот миг от и до. Настолько, что, мог с точностью представить капитана, каждое мимолётное движение его ресниц.
Точно проснувшись ото сна, я отлип от железной стены, едва переставляя ноги побрёл вперёд. Навстречу нежеланной свободе. Шёл медленно, не поднимая головы, по длинным пустым коридорам.
Звенел под ногами металл. Мигали огоньки приборов на стенах. Быстро озарялась ими полутьма.
В какой-то миг я поднял голову и увидел впереди неподвижную фигуру. Капитан молча смотрел на меня, не двигаясь с места. Его взор был спокоен, в нём не было ни вопроса, ни гнева. Он знал всё, он всё понимал. Мне не нужно было оправдываться – к чему, если капитан и так видел меня насквозь?
Я медленно пошёл к нему. Капитан терпеливо ждал, пока я подойду. Лицо его было совершенно непроницаемо.
Теперь мы оказались почти вплотную друг к другу. И я всё так же не мог проронить ни слова. Да и что было говорить? Я просто смотрел на него, по-прежнему нереально-красивого. Я надеялся, что в глазах моих капитан прочтёт всё, что хотел я ему сказать.
Сам я в подробностях запоминал его, пока можно было. Волнистую прядь, выбившуюся из причёски. Тонкие морщинки возле глаз. И сами глаза, которые теперь уж не казались чёрными. Были они тёмно-синими, как море, ещё не совсем утихомирившееся после шторма.
Вдруг капитан сделал ещё один шаг, оказавшись совсем близко, так что я смог увидеть, как блеснули яркие искры в его зрачках. Решительным, сильным движением он взял меня за плечи и пристально заглянул в глаза, словно ища там ответ на мучивший его вопрос. Затем я, обомлевший, изумлённый, ощутил на своих губах жар его дыхания. Капитан целовал меня – сначала легко, потом всё отчаяннее. Его губы были горячими, шероховатыми, солёными от морского ветра. Или от слёз? Но разве он способен был плакать, этот стойкий человек?
В смятении, я отвечал на его ласку. Прижимался к груди, чувствуя каждый его вздох. Его поцелуи были быстрыми, порывистыми, но не грубыми.
Капитан выпустил меня из стальных объятий, резко отстранил, почти оттолкнул от себя и пошёл прочь, оставив меня – оглушённого, с горящими губами и растрёпанными волосами.
Не помню, как добрался до шлюзовой камеры. Смутно слышал я голоса моих товарищей. «Корабль входит в Мальстрим!» Дальше – теснота, возгласы и давящая со всех сторон вода.
Очнулся я на берегу, мокрый, ободранный. Мои друзья выглядели не лучше, но все мы были живы и не ранены. А капитан? Что сталось с ним, с его кораблём? Эта мысль неотступно точила меня.
Неужели он погиб? Внутри было пусто, я не мог радоваться обретённой свободе. Солнце сияло, полоска берега тянулась бесконечно. Раскалённый песок жёг босые ноги. Волны накатывали на берег – спокойные, ленивые. Эти волны вынесли на песок небольшой, герметично закрытый железный ящик. Всё внутри меня вздрогнуло в предчувствии.
Руки мои так дрожали, что я едва мог прочесть письмо.
«Я возвращаю Вашу записную книжку, забытую Вами в спешке побега. Я не препятствовал Вам. Тайна «Наутилуса» уже раскрыта, и только Вы, с Вашей любовью к обитателям морского дна, сможете передать людям новые знания об океане.»
Точно невидимый груз упал с моих плеч. Капитан жив, более того, он не сердится на нас, на меня.
И вот я в Париже, но так и не смог вернуться к прежнему существованию. После всего пережитого что-то во мне изменилось. Я часто вспоминал и наше невероятное путешествие, и капитана.
Особенно тот миг, когда он... Я коснулся кончиками пальцев своих губ.
Вспомнил его сильное объятие и этот поцелуй, который разбудил во мне нечто новое.
Первое время после возвращения меня допрашивали люди в военной форме. Их интересовал «Наутилус», его боевые характеристики, сам капитан. Я не сказал им ничего. Что бы он ни сделал – я не мог его предать.
Однако ж… Словом вы знаете человеческую натуру: пока дышишь — надеешься. Ведь мой девиз: «Spiro — spero». И это лучший девиз на свете!
1. "Пять недель на воздушном шаре". Постканон. Реакция Дика Кеннеди на то, что Фергюссон хочет отправиться в трансатлантический перелет на воздушном шаре.
2. "Париж в XX веке". Кэнсоннас|(/)Мишель. Лекарство от пневмонии (которую Мишель подхватил в последних главах).
NEW!! 5. "Путешествие и приключения капитана Гаттераса". Постканон. Врачебный долг заставляет Клоубонни уехать на Аляску. Оттуда он пишет письмо Гаттерасу, который только недавно окончательно выздоровел.
7. Трилогия о "Пушечном клубе" и "Star Trek: The Original Series" (кроссовер). "Энтерпрайз" опять занесло куда не надо. Научные споры Барбикена и Спока, попойки Ардана со Скотти. Отдельные лучи добра за POV капитана Кирка. Дважды!
9. "С Земли на Луну". Мастон/НЖП, Мастон/Барбикен. До взрыва мортиры Мастона тот был красив и пользовался успехом у женщин.
NEW!! 10. "Приключения троих русских и троих англичан в Южной Африке", Михаил Цорн/Вильям Эмери, на песню ABBA - Hasta Manana.
12. "В стране мехов". Полина Барнет и Джаспер Гобсон: новая встреча.
17. "Матиас Шандор". AU. У Шандора родилась не дочь, а сын. Как бы это повлияло на решение об усыновлении ребенка врагами отца?
3. "Путешествие Гаттераса". Доктор Клоубонни - женщина, что тщательно скрывает. Только без AU и OOC!
4. "Путешествие и приключения капитана Гаттераса". Постканон. Сын Гаттераса мечтает о путешествиях. Как отец и Клоубонни расскажут ему о своих приключениях по пути к полюсу?
6. "С Земли на Луну". Что-нибудь про то, как начинался Пушечный Клуб, как люди мирных профессий стали заниматься артиллерией. На песню ABBA - Soldiers.
8. "С Земли на Луну". Мишель Ардан. Как у него появилась мысль полететь на Луну и как она стала решением.
11. "Вокруг света в восемьдесят дней". Фогг/Ауда. Миссис Ауда находит в доме мужа что-то, связанное с никому не известным прошлым Филеаса Фогга.
13. "Михаил Строгов" (роман или пьеса, всё равно). Блаунт|Жоливэ. Два-три коротких эпизода, подчёркивающих гармоничное дополнение ими друг друга. Эпизоды не брать у Верна, выдумать свои!
14. "Пятнадцатилетний капитан". АU. Рана Динго оказалась не смертельной и его удалось выходить. Кого он признает новым хозяином и как сложится его дальнейшая судьба?
15. "Пятнадцатилетний капитан". Миссис Уэлдон в плену, Гэррис уже сообщил ей, что Дик погиб. Она вспоминает якобы погибшего сына. О чем именно она думает?
16. "Пятнадцатилетний капитан". AU Попытка Дика Сэнда сбежать из плена оказывается удачной. Что он будет делать дальше?
18. "Робур-Завоеватель". Прошлое Робура. Первое его изобретение проваливает испытания. И второе тоже. И третье. И так далее, много неудачных проектов летательных аппаратов перед тем, как появился "Альбатрос". Словом, про упорство и настойчивость.
19. «Великолепная Ориноко». Жермен Патерн|(/)Жак Эллок. «...Если я и ничего не понимаю, то я прекрасно вижу».
20. "Дунайский лоцман". Постканон: Карл Драгош приезжает в гости к семейству Ладко. Его разговор с сыновьями Сергея и Натчи.
21. "Дунайский лоцман". Разговор Натчи Грегорович и Сергея Ладко об Иване Стриге. Объяснение.
22. "Дунайский лоцман". Карл Драгош попадает в большую неприятность (например, он ранен, взят в плен или лишился работы) и обращается к семейству Ладко за помощью.
23. "Дунайский лоцман". Постканон. Семейство Ладко оказывается в Российской империи. Как они там оказались и каковы их впечатления?
24. "Необыкновенные приключения экспедиции Барсака". Прощальное письмо Жанны Бакстон капитану "конвоя" перед сдачей Гарри Киллеру, которое так и не было отправлено.
25. "Необыкновенные приключения экспедиции Барсака". AU Диверсия Гарри Киллера не удалась и обитателям заводской части Блекланда удалось покинуть город. Что члены экспедиции предпримут дальше?
Только помним, что тур у нас без Трилогии. Кстати, можно обсудить и это.